«Бабушка скрывала папину похоронку, боялась за маму»

Нина Яркова – 5 лет.
Сейчас – Нина Ивановна Ивашова, 76 лет.

Нина Ивановна не понимает небрежного отношения к вещам сегодняшней молодежи. В ее детстве те же тетради и цветные карандаши были на вес золота. Фото: Вадим Аминов, «ВК»

Мы жили в Краснотурьинске на улице Абоимова. Мама моя, Галина Федоровна, работала в школе №10 учительницей, а после основной работы уходила трудиться вместе с подругой в шахту Кирова. Они катали вагонетки с медной рудой от забоя до рудоподъема. Работать-то было некому, а руда была нужна.

При этом денег им не платили, за каждый отработанный день выдавали одну булку хлеба. Нас ведь от отца осталось четверо детей, да еще бабушка с нами жила, вот и надо было как-то на шестерых еды добывать. Всегда, когда мама уходила на работу, бабушка ей с собой давала туесок из бересты, куда клала несколько штучек картошки и иногда соленые грибы или капусту. Мама брала это и отправлялась трудиться до глубокой ночи. На работе она, бывало, до того уставала, что даже идти не могла, и ее привозили домой в розвальнях. И так было на протяжении всей войны.

Маме было очень тяжело. Когда папа уходил на фронт, она уже беременной была и ничего ему о своем положении не сказала. Папину похоронку получала бабушка, она некоторое время ее скрывала, боялась за маму. Папу убили 13 июня 1942 года, а похоронка пришла накануне маминых родов. Бабушка опасалась, что из-за стресса у мамы молоко пропадет или произойдет что-то еще хуже. Рассказала она о смерти папы только в конце года.

Состояние мамы и правда ухудшилось, она заболела, постоянно падала в обмороки. Наверное, это было связано и с постоянным недоеданием в сочетании с тяжелым трудом. У нее настоящая дистрофия была.
Потом еще и бабушка умерла. За нами некому стало присматривать. Мамина подруга послала к нам своего брата Александра Васильевича Назарова. Пока мама была в больнице, он занимался нашим воспитанием. Сам же работал в геологоразведке старшим мастером. Года два он с нами периодически сидел.

Потом, в 1949 году, накануне Нового года маму выписали из больницы. А мы ей говорим: «Ну что ты будешь дядю Сашу-то выгонять. Мы уже к нему привыкли». Она говорит: «И что?». А мы ей: «Так давайте поженитесь и живите. Мы его не хотим выгонять». Александр Васильевич растерялся от наших слов, а мама нас увела в соседнюю комнату поговорить – мол, папа-то наш какой красивый был, крепкий, а дядя Саша худенький, маленький. Но мы все равно свое гнули – он ведь с нами столько времени был, не обижал никогда. Так мы их и поженили. Хотя на самом деле, если бы не он, нас бы никого не было. Мы вместе с ним и хозяйством занимались, овощи в огороде выращивали, и в лес ходили. Мама от него родила нам еще двух сестренок. Потом приступы обмороков у нее прошли сами собой.

Естественно, в военное время мы могли только сами рассчитывать на себя. Ели мы только то, что выращивали на огороде – картошку, морковку, свеклу. Помогали нам и соседи. У них коза козлят родила. Одну маленькую козочку они нам отдали. Это было хорошее подспорье. Проще было и за счет того, что нас лес кормил. Бабушка научила разбираться в грибах и ягодах. За ними в лес мы ходили все вместе. Никто дома не оставался. Потом делали домашние заготовки. При этом сахара и соли тогда практически не было. Ягоды мы вываливали в бочку и просто заливали водой, а соль для грибов ходили просили по знакомым да у тех, кто лошадей держит.

Карточки на хлеб мне начали доверять, когда мне исполнилось пять лет. Хорошо помню, что на нашу семью было положено кило двести пятьдесят хлеба. В очереди стоять приходилось долго – где-то с пяти утра, а магазин открывался в восемь. Еще и до меня длинная очередь была. Хлеб по качеству всегда был разным. Бывало, как кирпич, бывало, сырой, а бывало, нормальный.

О событиях на фронте мы узнавали по радио. У нас было небольшое, круглое. Оно работало не круглосуточно, а в определенные часы. И мы очень ждали эту передачу. Садились все возле радиоприемника и ждали, когда начнут сообщать, что же там на войне происходит. Это было важно знать. Письма с фронта папа писал, их всегда зачитывала нам бабушка. Помню, что рассказывал он в них о том, как его заставили собирать солдат на войну со всего Северного куста. Он набрал целый поезд людей, и они уехали. Насколько я знаю, из них всех вернулся назад домой только один мужчина из Североуральска. Надо было идти в атаку, а он заболел, его в госпиталь отправили… Папино письмо пришло к нам уже после его похоронки.

Никакой поддержки от государства мы не получали. Только когда война закончилась, с шахты к нам домой привезли салатовую курточку на молнии с капюшоном, которая, как нам сказали, была подарком из Америки. Она подошла старшему брату. Были и одни ботинки, но они никому не подошли – слишком большие. Потом в гости пришли два шахтера и тоже принесли подаренные им ботинки. Но их дети уже выросли, и им они были малы, зато нам подошли. В другой раз мужчина с шахты зимой пришел, принес мешок, сказал, что это для мамы и для нас. Внутри оказались сдобные каралики…

В 1945 году Нина Ивановна пошла в первый класс. По словам женщины, несмотря на то, что все дети были разновозрастными, учебник выдавался один на семью. К тетрадям относились бережно, не выбрасывали, а одного простого карандаша хватало на целый год. Только обувка была одна на всех. Одни возвращались со школы, снимали, и тут же ее одевали другие.