Я не считаю себя поэтом, потому что мне не нравится это слово — поэт. Считайте меня гимнастом на трапеции.
Все говорят: Дилан ни с кем не разговаривает. Что за чушь? Я не для этого появляюсь перед публикой.
Стать заметной персоной — это тяжелая ноша. Христа распяли потому, что он стал слишком заметен. Так что я всегда предпочитаю исчезать.
Я никогда не хотел стать пророком или спасителем. Возможно, я хотел стать Элвисом. Я очень легко представляю себя на его месте. Но пророком — нет, никогда.
Когда я впервые услышал Элвиса, я понял, что никогда не буду ни на кого работать, и никто никогда не будет моим начальником. Я услышал его и почувствовал себя так, будто вырвался из тюрьмы.
Я уже не так молод. Поэтому каждый раз, когда я просыпаюсь утром и чувствую прилив сил, я думаю: «Отлично, кажется, я увижу Элвиса не так уж и скоро».
Однажды меня спросили, помню ли я тот день, когда Гитлер покончил с собой. А я даже не помню, что когда-то был ребенком.
В Хиббинге (город в штате Миннесота. — Esquire), где я вырос, никогда не было раввина. Он появился в тот момент, когда подошло время для моей бар-мицвы (иудейский обряд, связанный с достижением мальчиком 13-летнего возраста. — Esquire). Он приехал в Хиббинг всего на год — просто сошел вместе с женой из автобуса посреди зимы. Это был старик из Бруклина, с белой бородой и в черных одеждах. Его поселили над кафе, которое было главным развлечением города. Собственно, это было рок-н-ролльное кафе, где я торчал все дни напролет. Так что каждый раз после положенных часовых занятий с раввином я просто спускался вниз и с головой нырял в безумие.
Я из Миннесоты. Это место, где ничего не происходит. Я не буду врать и говорить, что свалил оттуда, потому что собирался посмотреть мир или собирался покорить его. Послушайте, я просто свалил оттуда, и когда я сделал это, я думал только об одной вещи: мне нужно было выбраться и никогда не нужно возвращаться.
Мой отец оставил мне немного, почти ничего. Как вы знаете, он был очень простым человеком, и все, что у меня осталось — это его слова. Однажды он сказал мне: «Сын, ты ведь знаешь, что в этой жизни очень легко замараться так, что даже твои отец и мать отвернутся от тебя. Поэтому помни: если такое случится, единственным, кто продолжит верить в твою возможность исправиться, будет Господь Бог».
Я довольно далеко отошел от веры. Потому что вера заставляет тебя постоянно чувствовать себя виноватым.
Люди редко делают то, во что верят. Гораздо чаще они делают то, что удобно в данной ситуации, а потом жалеют об этом.
Если ты хочешь найти кого-то, кому можно верить, прекрати обманывать себя.
Есть одна штука, которую большинство людей просто не способно понять: ходить с длинными волосами — гораздо теплее, чем ходить с короткими. Коротковолосые замерзают гораздо быстрее. Они вынуждены скрывать свой озноб и дрожь и вечно завидуют тем, кто сейчас в тепле. А потом такие люди становятся парикмахерами или конгрессменами, да и у большинства тюремных надзирателей тоже короткие волосы. И вообще, вы когда-нибудь отмечали, что у Авраама Линкольна волосы были значительно длиннее, чем у Джона Уилкса Бута (театральный актер, убийца Линкольна. — Esquire).
Мне нравится Барак Обама. Он, как персонаж какой-то книги, только существует на самом деле.
Политики всегда порождают больше проблем, чем способны решить.
Когда я смотрю новости, я понимаю: миром правят те, кто никогда не слушает музыку.
Война сегодня ведется везде. Иногда мне кажется, что война идет даже на задних дворах.
Мораль и политика слишком далеки друг от друга.
Ненавижу болтовню про равенство. Единственное, в чем люди равны — так это в том, что все они когда-нибудь умрут.
Наверное, я готов написать песню даже о Джордже Буше. По крайней мере, подобрать рифму к его имени будет несложно.
Если разобраться, я не написал ни одной политической песни. Потому что музыка не может спасти мир.
За всю свою жизнь я написал лишь четыре песни, но эти четыре песни я написал миллион раз.
Чтобы узнать что-то обо мне, можно просто послушать мои песни. Главное — выбрать правильные. Ведь я не драматург, поэтому все персонажи моих песен — это я.
То, что тебе нравится моя музыка, не значит, что я тебе что-то должен.
Что хорошего в фанатах? Ты не можешь позавтракать аплодисментами и спать с ними тоже не получается.
Бывает, ко мне подходит кто-то и говорит: «Какой же вы все-таки клевый», но я редко принимаю это за комплимент. Потому что те, кто говорят «Какой же вы все-таки клевый», как правило, законченные психи.
Когда-то давно жена моего дяди наседала на меня с одной и той же просьбой: «Бобби, когда же ты, наконец, напишешь песню обо мне? Я хочу оказаться на радио». Выслушивать это было нестерпимо и мучительно. «А я уже написал, тетя, — сказал я однажды. — Просто у вас приемник настроен не на те станции».
Я не чувствую никакой ответственности за тех, кто называет себя моими поклонниками. Я чувствую ответственность только за то, что я создаю, а созданием поклонников я не занимаюсь.
Все что я могу — это быть самим собой перед теми людьми, для которых я играю, не заигрывать с ними и не называть себя Великим Борцом или Великим Любовником или Великим Мальчиком-гением. Я ни то, ни другое и ни третье, и я никого не хочу вводить в заблуждение. Пусть этим занимаются на Мэдисон-авеню (нью-йоркская улица, на которой традиционно располагаются офисы рекламных компаний. — Esquire), ведь продавать — это их дело.
Мне нравится зарабатывать деньги.
Чтобы быть поэтом совсем не обязательно постоянно что-то писать. Некоторые люди всю жизнь работают на автозаправке — и они поэты.
Считается, что мир искусства полон красивых женщин. Но я так скажу: тому, кто хочет повидать в своей жизни кучу красавиц, лучше сделаться адвокатом или доктором. А еще лучше — частным детективом.
Тому, кто хочет всерьез заняться музыкой, нужно помнить: аккордеон способен заменить практически все инструменты.
Музыка должна быть такой, чтобы она застревала в твоей голове, как зубная боль.
«Битлз» — это великая музыка. Но я бы не назвал ее рок-н-роллом. Рок-н-ролл — это подростковая имитация секса, только и всего.
Это разочаровывает и лишает меня сил — видеть, как молодые люди идут сегодня по улицам со своими мобильными телефонами и айподами в руках, с головы до ног завернутые в файлы и видеоигры. Все это крадет их личность, не позволяет им настроиться на волны реальной жизни. Конечно, они свободны и могут делать все, что им хочется — если тут вообще можно говорить о свободе — но ведь свобода сегодня стоит недешево, и я надеюсь, они смогут понять эту мысль до того, как растратят свои жизни на различную электронную чушь.
Кажется, я слишком часто смотрю телевизор.
Я не думаю, что я живу вне современного мира. Просто чуть в стороне
Я продал более ста миллионов своих пластинок. Но у меня нет никаких идей по поводу того, как такое могло произойти.
Успех — это возможность просыпаться утром и засыпать вечером, успевая делать между этими двумя событиями то, что тебе по-настоящему нравится.
Вдохновение не так часто заглядывает в гости. Так что хватай его там, где ты его встретил.
Надежда и страх всегда идут рука об руку, как профессиональный комедийный дуэт.
Если мы научимся запоминать все наши сны, мы сможем очень многое узнать о своем подсознании. Это как узнать, что там, в темном углу, даже не приближаясь к нему.
Я уважаю хаос. Но я не уверен, что хаос уважает меня.
Если уж взялся доить корову, убедись, что выдоил молоко полностью.
Невозможно быть влюбленным и мудрым одновременно.
Кажется, я застрял в восьмидесятых.
Загрузка ...