Ели даже воробьев

Лена Никонова – родилась в 1941 году.
Сейчас – Елена Васильевна Резникова, пенсионерка, 73 года

Елена Васильевна говорит, что в военные годы мечтала наесться вдоволь хлеба, даже обещала себе, что когда вырастет, то не будет никогда себе в нем отказывать. Так и было первое время. Потом надоело.. Фото: Вадим Аминов, «ВК»

Я родилась 22 октября 1941 года, а через две недели после этого забрали на войну моего папу Василия Никонова. Мама моя, Аграфена Андреевна, рассказывала, что он со мной попрощался и уехал. Вскоре прислал письмо-треугольник, где папа писал, что их направляют на восток. И уже в конце декабря пришло уведомление, что папа пропал без вести – поезд, в котором он ехал, разгромили.

Я помню только послевоенное время, когда мне уже исполнилось четыре года. Мы жили в Пензенской области Нижнеломовском районе в селе Гусевка. На мой взгляд, это было самое отсталое село, потому что там не было ничего – ни радио, ни света. У нашей семьи даже скотины не было. А нас в семье семеро детей росло, я – самая младшая. До шестилетнего возраста я не могла ходить. Сестра, которая была меня на три года старше, садила меня к себе на спину и на улицу выносила. Так и гуляла. У нас в селе дедушка жил глухой. Но странно то, что когда захочешь его подозвать, он сам оборачивался и подходил. Он умел лечить народными средствами. Мама даже его к нам в дом приглашала, чтобы он меня посмотрел, на ноги поставил. Он мазь какую-то дал, и она помогла. Я стала ходить…

Жили мы – и во время войны и после – нее все время впроголодь. В период, когда урожай был собран, женщины, и мама моя в том числе, отправлялись в поля собирать еще несорванные колоски, а делать этого было нельзя. Если поймают – дадут семь лет. Надзиратели ходили, следили за тем, чтобы никто ничего не сорвал. Приходилось скрываться.

Кушали мы, что придется. Кормила нас земля. Мы рвали различные травы, анис, лесную дикую вишню, клубнику, крушину, кислый терн, дубовые желуди. Зимой питались исключительно гнилой картошкой, которую тоже мама собирала на полях. Только – в отличие от колосков – ее собирать было можно. Картошку эту мы сушили, толкли, и готовили из нее блины. Была и своя картошка, но до весны мы ее съедали. Даже очистки ели, поджаривая их на костре. Было у нас и мясо… Воробьиное… Мальчишки их из рогатки подстреливали, и приносили. Кушали и яйца воробьиные.

Тяжело, конечно, без папы жилось. Мы собирались с двумя соседскими девочками, садились на колоду и плакали, Богу молились, чтобы наши отцы домой вернулись с войны. В конце 1946 года к девочкам тем пришел их пропавший без вести папа, а наш так и не объявился. Конечно, соседский мужчина был раненый, но по дому, по хозяйству помогал, работал. Им было проще.

Мама нас всегда приучала к тому, чтобы ни у кого ничего не брали, не воровали. Хотя мы как-то у соседей стащили один блин из гнилой картошки и съели. За это нас потом отлупили хорошенько. У мамы всегда была позиция такая: пусть мы голодные, холодные, но воровать не будем. Обидно вот только было другое свекор моей старшей сестры занимался сбором налогов. Он никого не щадил, включая нас. А мы тогда ничего не имели, а надо было и шерсть, и мясо, и все остальное государству отдать. Но нечем было платить. Свою картошку мы держали в подполье. И я сроду не забуду, как люди, собиравшие налоги, вытащили всю нашу картошку и облили керосином, чтобы мы ее не съели… А мы все равно ее пустили в пищу – кушать ведь что-то нужно было. Когда брату исполнилось 10 лет, он не стал терпеть этих собирателей налогов, взял вилы и пошел на них. Они убежали, и больше к нам не приходили.

Чуть позже, конечно, мы стали жить лучше. Брат подрос, а мы купили теленочка и маленькую овечку. Мы за ними, как за детьми ходили, приглядывали. Брат потом в армию ушел, вернулся раненый, а через год умер. Он был единственным братом, остальные – сестры.

Когда пришло время мне отправляться в школу на учебы, к нам домой стала приходить 73-летняя учительница, она занималась со мной. В школу мне нечего было надеть. До морозов-то, ладно, босиком бегала, а в холода босой по улицам не походишь.

Помню, что учительница мне купила галоши и отдала свои чулки, чтобы мне было что на учебу надеть. Я с легкостью усваивала программу. И учительница моя организовала для меня экзамен, после которого меня перевели сразу в третий класс я до этого числилась в первом.

Помню, когда мама была жива, нас все время навещала бабушка. Она жила в Харькове, привозила гостинцы, маме помогала, потому что у нас огород был 40 соток. Сестры мои в колхозе работали, а я маленькая была для этого. Но без дела не сидела, бабушка мне все время давала задания по огороду – прополоть что-нибудь. Помимо этого, я следила за скотинкой, которой у нас добавилось, помогала рвать траву на кукурузных полях…

В Краснотурьинск Елена Васильевна приехала после смерти мамы в 1958 году. Здесь она нашла себе новый дом, устроилась на работу, быстро вышла замуж и родила двоих детей: сына и дочь.