Ели суп из крапивы и картофельные очистки

София Чиркина – 3 года
Сейчас – София Алексеевна Грядун, 76 лет, пенсионерка

Душа Софии Алексеевны до сих пор болит от того, что она так и не узнала, что случилось с ее папой. Его она все еще надеется найти. Фото: Алеся Клпылова, «ВК»

Мы жили в Костромской области на станции Якшанга. Дочек в нашей семье было четверо, из них я была предпоследней. Родители мечтали о сыне, но, видно, не судьба была. Дети все время были предоставлены сами себе, мама ведь допоздна работала на двух работах, вручную грузила вагоны. У нас не было школы. Наша семья жила через забор от здания, в котором она когда-то находилась. Во время войны здесь расположили госпиталь для раненых…

У нас в огороде росла картошка, мелкая, как горох, потому что садили мы ее из отростков очисток, которые собирали по помойкам. Мы все равно собирали такой урожай и уносили его в госпиталь. Подвязывали картошку за веревочки и передавали раненым, а они нам скидывали из окон конфетки и грязный, черный сахар, которые мы ловили в подолы платьев…

Питались плохо. Чтобы прокормиться, рвали крапиву, из которой готовили суп. Больше в него ничего не клали – нечего было. Собирали песты полевые, сладковатые на вкус, и ели их. Больше не помню, чтобы что-то собирали. Помню еще случай, за который нам с сестрой до сих пор стыдно. Мы собирали в поле песты, и там работал тракторист. У него лежал в сторонке обед в пакетике. Мы с сестрой его своровали. А внутри пакетика был всего один сухарик в 50 граммов и две гнилые картошечки. Но кушать на самом деле было нечего, были очень голодными. В то время и одежды-то у нас не было. Носили с сестрами мы вещи друг друга, валенки были большие – одни на всех.

Мы с сестрами всегда были дома одни. Спасала нас соседка тетя Настя. Она придет, а мы вчетвером на печке голодные-холодные. И она все время нас смешила – это в буквально смысле давало нам жизнь в то время. Мама возвращалась всегда уставшая. Бывало, наругает нас, кого-то в угол поставит, разозлится, а утром снова уйдет – в столовую картошку чистить. Ей за эту работу отдавали очистки. Их мы потом готовили на маленькой железной печке и ели. А еще иногда нам рабочие кидали пласты дуранды – жмых от семечек, которым кормили скот. Это было очень вкусно.

…Полегче жизнь стала чуть позже войны. Мне было восемь лет, когда у нас появилась коза. Мама в суп с крапивой начала добавлять молоко. Как-то мы так этой вкуснятины наелись, что нам сделалось плохо – со стульев попадали. Переели, наверное. В то же время мамина начальница попросила меня с ее маленьким ребенком водиться. Благодаря этой подработке за три месяца я заработала гребенку для волос. Через год меня привлекли к другой работе. Я с другими детьми топорами рубила газочурку, которой тракторы топили. Нам тогда говорили, что если мы поранимся или что-то с нами произойдет во время этой работы, то за нас никто отвечать не будет. Я отрубила себе палец на ноге, но все равно продолжила работать. Не знаю, платили ли нам за эту работу вообще?

Самое яркое воспоминание тех лет – это то, как мы сидели на крыльце своего дома, и возле него проходили русские солдаты. Маме нашей тогда было всего 30 лет, она была красавицей. Солдаты на нее всегда заглядывались. А мы кричали им: «Нечего заглядываться, проходите!» Мы очень ревновали маму.

…Страха в военные годы не было. Мы не видели ни самолетов, ни немцев. Все было спокойно. Папу своего, Алексея Николаевича Чиркина, я помню только по рассказам мамы. Знаю, что был он хороший, милиционер. На войну его забрали в 1942 году. В 1943 году его ранило и он писал нам письма из госпиталя под Москвой. Всегда наказывал маме: «Береги моих крошечек, береги моих девочек». А потом вдруг прекратились эти письма. Так мы потеряли с ним связь и до сих пор не знаем, что с ним случилось – то ли взорвали тот госпиталь, то ли он там умер, то ли что-то другое. Я писала везде, где только можно, даже на передачу «Жди меня», но никакого ответа не было. Папу своего мы долго ждали, да и, если честно, я жду его и сейчас. И если бы знала, где он похоронен, при любом своем здоровье отправилась бы туда…

Членам краснотурьинского отделения организации «Память сердца» каждый год в день победы дают в честь праздника 500 рублей. Этот подарок вызывает у Софии Алексеевны слезы. «Ведь это папины деньги, а не мои», – говорит пенсионерка.