Главное воспоминание о жизни колхоза в военные годы – голод

Ангелина Рыжкова – 2,5 года.
Сейчас – Ангелина Петровна Пелевина, 75 лет, ветеран труда.

Мы жили в Акмолинской области, в Казахстане. Отец Рыжков Петр Афанасьевич был председателем колхоза. На войну его забрали 25 июля 1941 года, умер он в том же году 17 ноября. Папа до смерти постоянно писал нам письма. В каждом из них он говорил, что победа будет за русскими. Мы верили и ждали его домой… Похоронка пришла только в 1943 году. Мать не хотела верить в это. Даже после войны, даже сама умирала, но верила, что папа жив…

Ангелина Петровна приехала в Краснотурьинск еще школьницей. Здесь она окончила школу. У женщины двое детей, четыре внуков и три правнука. Фото: Вадим Аминов, «ВК».

Нас было трое в семье: я – самая младшая и еще две сестры. Военные годы были очень трудным временем.

Мать работала в колхозе. Утром уходила и возвращалась к ночи. Работала она на элеваторе с зерном. В ее отсутствие вся ответственность за содержание дома легла на плечи старшей сестры. Когда отца забрали на фронт, ей было семь лет, в восемь она уже доила корову. Средняя сестра была на год младше, и она помогала.

Праздников мы не знали, не отмечали их. Но как-то перед Новым годом на элеваторе женщинам дали немного муки, и они состряпали пряники. Позвали за гостинцами самых маленьких – по одному из семьи. И я там была. Место, где раздавали сладости, находилось в четырех километрах от колхоза. Чтобы получить кулек с пряниками, нужно было рассказать стихотворение. Я получила сладости, и мы с мамой пошли домой. Я кулек покрепче прижала к себе и всю дорогу так несла. Ни одного пряника не съела. И только когда мы дома оказались, все вместе чай с ними пили.

Питались в военные годы мы плохо. Готовили часто мелкую, как горох, картошку. Она пеклась в мундире, и пока была горячей, мы с сестрами ее руками чистили. Ели ее, макая в подсолнечное масло. С тех пор я не могу есть картошку в мундире, и масло беру только рафинированное…

У нас – детей – еще одно лакомство было: жмых от подсолнуха, содержащий шелуху и небольшие кусочки семечек. Его обычно в виде пластов отдавали на корм скоту. Мы бежали за повозкой, в которой этот жмых скоту везли, и просили извозчика, чтобы нам отломил кусочек. Не передать словами, с каким удовольствием мы это ели…

Помню, было сложно разжигать огонь в печи. Спички-то были, не было коробков, о которые они зажигаются. И мама привезла специальный камень, чтобы спички поджигать. Когда растапливала печку, к нам в дом приходили люди с совками, чтобы взять немного огонька.

…А как-то был случай, когда маму чуть не посадили. Мы жили в бараке. У нас была одна большая комната на всю семью. И почему-то всегда в ней останавливались временно пожить разные начальники. Как-то в колхоз приехали солдаты собирать урожай. Командир, который был за ними закреплен, жил у нас. Он не питался в столовой – нравилась мамина еда. Он, когда приезжал на обед на машине, меня садил в кузов с веником. А в этой машине зерно перевозили. То, что высыпалось, я сметала маленькими пригоршнями в ведерко… Однажды к нам в дом пришли люди с обыском. Тогда за килограмм зерна сажали на десять лет. Они нашли мое ведерко, в нем было почти полтора килограмма. Маму бы точно посадили, но за нее заступился тот командир, сказал, что это по его указанию я зерно сметала. Все обошлось…

В военное время между людьми была дружба. Бывало, собирались все, кто картошки принесет, кто капусты, угощаются за общим столом, песни поют, разговаривают, плачут. И мы – дети – сидели за печкой, наблюдали все это и плакали. А когда приходила кому-то похоронка, в эту семью шли все женщины, пытались поддержать и снова все ревели…

В 1945 году мы переехали из колхоза в совхоз. Было голодно. Жилось хуже, чем до войны. Хлебушка давали на семью 400 граммов в день. У нас была корова, но молока мы не видели – все сдавали государству. А сдавать надо было или молоком, или маслом, или сметаной. Мы сдавали сметаной. Остатки от переработанного молока шли нам в пищу.

Еще нас спасало то, что мама сама шила. Перешивала свои платья и одевала нас. Покупала немного ситца, и из него старалась сделать для нас всех платья.

После войны стало сложнее, особенно во взаимоотношениях между людьми. В школе дети, у которых отцы вернулись с войны, нас сторонились, считая нас нищими. Они говорили: «Я не буду с этой оборванкой сидеть». А во время войны была дружба. У всех ведь беда была тогда общая – война…