«Мне часто снится этот самолет»

Валя Мальцева – 2 года
Сейчас – Валентина Дмитриевна Коваль, орденоносец, 76 лет

Валентина Дмитриевна вспоминает, что во время войны внешний вид у всех был ужасный: руки, ноги тонкие, а живот большой от той зелени, что приходилось есть. Фото: Вадим Аминов, «ВК».

Мы жили в Липецкой области в деревне Мульгино, которая находилась а 450-500 км от Москвы и в 40 км от Ельца. Деревня небольшая, бедная, дома построены низкие, но кирпичные – недалеко находился кирпичный завод, крыши соломенные, полы земляные, окна маленькие. У нас не было ни электроэнергии, ни радио. В нашем доме стояли кровати, лавки вдоль стен, большой стол и, конечно, русская печь. Наша семья состояла из мамы, папы, шестерых детей и седьмой уже давал о себе знать. Жили только за счет своего хозяйства.

И вот началась война. Старший брат работал на тракторе, ему было 17 лет, он уехал учиться на танкиста и 18-летним его отправили на фронт. Папу на фронт не взяли – не позволило здоровье, что-то с сердцем, его отправили на Урал работать. Уже родился седьмой ребенок, и вот мы остались: мама, три дочери и три сына. Старшая сестра уходила копать окопы, иногда ее не было две-три недели. Мама вместе с другими женщинами работала в колхозе, мужчин не было. Приходилось тяжело, ведь нужно было и пахать, и сеять, и убирать урожай с полей, да еще и успевать за домашним хозяйством следить, за огородом и детьми.

Жили плохо: мыла нет, спичек и соли тоже, а про сахар мы вообще забыли, что это такое. Ели все, что считали съедобным: крапиву, лебеду, дудки репейника, собирали на полях гнилую картошку, на окраинах полей – саранки, дикую редьку, лук, щавель и еще цветы деревьев, которые называли кашкой. А если старшие сестры приносили домой жмых, то это для нас был большой праздник. Внешний виду нас всех был ужасный: руки, ноги тонкие, а живот большой от той зелени, что мы ели.

Дедушек и бабушек у нас не было, они поумирали еще до войны – кто от голода, кто от тифа, тогда умирали по пол деревни. Нашей маме многие тогда еще завидовали, потому что маленькие дети у нее находились под присмотром старших дома. Конечно, мы были сами предоставлены себе, но мама за нас переживала. Она даже иногда грозилась нас отшлепать крапивой, чтобы мы не ходили на поля, где часто взрывались снаряды. Но дальше слов не уходила, никогда нас не била. Часто плакала, но старалась свои слезы от нас скрывать. Мы хоть и жили плохо, но никто из нас не ходил побираться. А многие дети ходили, что подадут они тут же съедали.

В деревне была одна водокачка, но почему-то там часто не было воды. Зимой мы топили снег, а вот летом это становилось проблемой. В деревне была лужа-котлован, откуда пили коровы, овцы, гуси, утки и мы. Эту воду принесем домой, а в ней всякие букашки плавают. Мам грела ее, а они оставались на дне чугуна. Этой водой она купала нас по 2-3 человека за раз, а потом обливала чистой и приговаривала: «Сгущайся вода с Володи худоба» – и так про каждого. Потом в этой воде стирала одежду.

Нас донимали вши, блохи, клопы. Мама всевозможными способами пыталась их отравить: белье в печи жарила от вшей, от клопов и блох жгла в доме траву, а нам запрещала заходить внутрь в это время. Помогало, но не надолго – только с весны до осени, а зимой опять насекомые появлялись.

Детские игрушки мастерили сами, кто как мог – шили куклы, чесали коров и из этой шерсти скатывали мячи, делали санки, полозья которых мазали коровяком, обливали водой и морозили, чтобы скользили лучше. Вместо лекарства у нас был керосин – им намазывали пятки, и садили на печь. Помогало от простуды.

Зимой меньшие дети дома сидели – одежды не было, а весной постоянно находились на улице. Как снег стает босиком бегали до самой осени, правда ноги и руки трескались в кровь. Их потом мама мазала, чем только можно, чтобы зажили – сметаной, салом и даже молоком. Мы упирались, а она говорила: «Вот ваши цыпки вырастут и будет еще больней».

Женщины зимой собирались в домах друг у друга по очереди, пряли, вязали, шерсть теребили, шептались и часто плакали. В таких посиделках часто участвовала и моя старшая сестра, а мы в это время сидели на печи. Весной женщины вместе со старшими детьми ходили стирать домашние вещи в талой воде. Стирали вальком – была скалка, на которую наматывали белье и катали на камнях.

Наша корова сохранилась в войну, но была старая. Кроме нее потом появилась еще телочка, и мы хотели уже корову заменить, но осенью она объелась зерна на поле и пришлось ее зарезать. Плакали все мы, родственники наши и соседи – все понимали, что корова – это жизнь. Тетя пыталась успокоить маму, говорила, что животное погибло взамен мужчин, чтобы те вернулись домой. На своего мужа тетя уже получила похоронку, она говорила: «Я бы отдала все, что есть во дворе, лишь бы муж вернулся»…

Еще над деревней постоянно летали самолеты, когда наши – все радовались, а когда немецкие – приходилось прятаться. Дети даже по звуку отличали, чей это самолет. Старшие ребята забирали маленьких и бежали в укрытие. Однажды к нам пришли немцы. Как же они лютовали: насиловали женщин, забирали последнее, что было у людей, резали скот и птицу. Местные жители успели только колхозный скот спрятать в безопасное место. Слава Советской Армии – немцы были у нас недолго. Как же радовались люди, когда пришли наши солдаты, женщины выносили им молоко, картошку, но они не брали…

И вот весна, солнечный день, детвора на улице. Вдруг слышим гул самолета. Дети засуетились, а старшие закричали «Наш! Наш!». Да, это был наш самолет, он летел низко, даже было видно лицо летчика – он был молодой, улыбался. Деревню облетел несколько раз и сбросил какие-то листовки. Они падали как листья с деревьев – были разного цвета, кружились. Текст был и печатный, и написанный от руки «Победа, конец войны, враг разбит!» Как же женщины кричали, плакали, целовались, целовали землю, молились. Мне и сейчас часто снится этот самолет….

Мой брат дошел до Германии, потом еще отслужил четыре года и вернулся домой. Папа тоже приехал и в 1946 году увез нас на Урал в совхоз Голдыревский Пермской области. Там было не очень хорошо, но лучше чем там, где мы жили прежде.

В 1953 году папу Валентины Дмитриевны перевели на работу в Краснотурьинск. Переезжали на товарном поезде вместе с коровой, овцами, курами, кошкой с двумя котятами и четырьмя детьми. Остальные уже завели свои семьи. Папа умер рано, а семья осталась в городе.