Молодые рабочие — о Путине, артхаусе и вечеринках

В Советском Союзе рабочий считался символом и опорой государства, но после распада СССР престиж профессии снизился. В сентябре 2015 года среднемесячная зарплата рабочего в России не превышает 30 тысяч рублей, а в обществе силён стереотип о том, что на заводах работают лишь неудачники, которые не смогли получить высшее образование или оказались выброшены на обочину жизни. The Village решил развеять этот миф — мы встретились с молодыми московскими рабочими и узнали, почему они любят артхаусное кино, ненавидят Путина, не ругаются матом и гордятся тем, что заняты на производстве.

Я никогда не любил учиться и в школе был троечником. Мне нравились история и литература, а информатика и алгебра — нет, и я забивал. С друзьями мы любили играть в футбол, гулять, купаться в речке. Я не знал, чем хочу заниматься, поэтому после девятого класса решил поступить в колледж — хотел получить профессию, чтобы сразу можно было работать. С одной стороны, меня раздражала необходимость изучать теорию, с другой — мне больше нравилось что-то делать руками, чем сидеть в офисе и держать в голове кучу бестолковых фактов.

Моя специальность называется «технолог машиностроения». Такой специалист должен делать чертежи и писать программы для ЧПУ-станков (оборудование с числовым программным управлением. — Прим. ред.). Вторая профессия — токарь, им я сейчас и работаю. В подвале колледжа был цех, там стояли ручные японские станки, на которых можно было работать, и пара ЧПУ-станков, для которых разрешали только писать программы. Когда после учёбы я пришёл на работу, сперва мне показалось, что я не сумею разобраться в количестве кнопок на оборудовании, но потом всё оказалось довольно просто.

Завод, на котором я работаю, раньше выпускал электронику, а сейчас занимается производством и продажей металлогибочных станков. Рифлёные конструкции, вроде крыш и железных заборов, тоже делаем мы. Для этого те, кто работает на ручных станках, варит станину, то есть основу, а мы уже пилим заготовки и изготавливаем ролики. На заводе все матерятся, особенно когда кто-то что-то запорол — например, умудрился сделать деталь на размер меньше. Но я себя контролирую: я считаю, что ругаться матом — дурацкая привычка, нехорошо употреблять в разговоре подобные слова.

Существует стереотип: на заводе работать не круто. Лет в 16 меня тоже это не привлекало, хотелось чего-то другого. Но сейчас я считаю, что так думать в корне неправильно. Главное — работать, а не сидеть у родителей на шее. Труд облагораживает человека. Не умеешь работать головой — работай руками. Делать что-то самому или долго изобретать, как упростить технический процесс, и в конце концов сделать его проще, — реальный кайф.

Я работаю с 8 до 17, поэтому свободного времени много. С друзьями мы ходим по клубам, в кафешки, на шашлыки-машлыки. Из музыки люблю направление jackin house. Я много читаю, в основном — современную фантастику. Начинал с Чака Паланика: «Колыбельная», «Бойцовский клуб», «Удушье». Люблю Стивена Кинга, Нила Геймана. Мой любимый роман у Кинга — «Лангольеры». Я пытался начать разговоры о литературе в своём окружении, но это без вариантов. Так что книги дали мне мозговой толчок и подарили много новых знакомств. Сейчас я стараюсь поднимать свой уровень, хочу прочитать больше исторической фантастики. Паланик-то, по сути, остался на уровне романчиков.

Ещё в свободное время я пытаюсь создавать что-то своё. Вообще, я романтик, недавно сделал для девушки железную розу, такая не завянет. Сейчас такой возраст, когда можно и не высыпаться, и себя не жалеть, потом это уже будет ни к чему. Каждому отведён свой срок, а о смысле жизни можно вообще никогда не узнать. Ты исполнишь что-то предназначенное, но так и не поймёшь, зачем ты жил.

У меня есть две «картонки» (диплома. — Прим. ред.): я защитил бакалавриат и отучился шесть лет по специалитету в Бауманке. Моя специальность называется «менеджмент высоких технологий» — там нас учили, как продать подороже адронный коллайдер.

Сначала я совсем не интересовался сваркой и механикой. На первых курсах я увлекался музыкой — играл на гитаре. Собрал первую серьёзную группу, и что мы только не играли — и говнорок, и панк, и по металлу упарывались. С первого по третий год обучения мы сами писали музыку и, как группа Slayer, играли по базам, а потом решили выступать. К тому времени эра «Ниагары», «Швайна» и других клубешников уже прошла, и мы участвовали в фестивалях типа «Пробуксовки». У нас был старый фольксваген как в «Скуби Ду», наша группа залезала в эту дизельную помойку и ездила выступать. Потом у ребят началась унылая житуха. Все заморочились из-за работы и думали, в какой бы «Дженерал моторс» пойти зарабатывать деньги, а я хотел играть музыку и строил план, как стать рок-звездой.

В какой-то момент я наколбасил 50 тысяч рублей и купил на эти деньги старую раздолбанную «Волгу». Мы с парой ребят начали её ковырять, и мне всё это так понравилось, что с тех пор главное для меня — делать руками что-то, что можно потрогать. Со стороны это выглядит так, как будто какой-то чувак, весь чумазый и в масле, собирает железяки. Но ты проникаешься этим железом: свои философские заморочки есть и в том, чтобы варить и собирать металл. Я езжу в тьмутаракань, отрываю от земли кучу железа, а потом полученное и приваренное продаю клиентам. По ходу дела я сам придумываю детали — получается чистое творчество. Ко всем механизмам, которые проходят через мои руки, я отношусь как к живым существам. Я начал чувствовать металл и различаю даже нюансы звуков мотора. Смотрю на мотоцикл, а он говорит мне: «Привет, Кирилл, сделай из меня фигню на колёсах, которая будет ездить». «Окей», — говорю я и начинаю с любовью его преобразовывать. У вещей есть память: когда ты прикладываешь к ним свои руки, мотоцикл или автомобиль становится уникальным, единственным в своём роде. Это круче, чем налабать пару таблиц в Exсel, которые никто не будет помнить. Бить по клавишам и увеличивать прибыль — это не для меня. Я уже сидел в конторке с 9 до 18 — и больше не хочу. В офисе всё мертвое: эти серые стенки вокруг, компьютер… Интеллектуальный труд, конечно, развивает, но механикой тоже кто-то должен заниматься.

В свободное время я постоянно хожу на выставки и фестивали. Обожаю Faces&Laces, хожу в «ЭМА», читаю FURFUR, у меня там даже есть профиль. Люблю общаться с людьми, которые со мной на одной волне, потому что среднестатистическому человеку разговоры про работу с металлом наскучивают через десять минут. Мотоцикл выглядит круто, а вот как он собран и как работает — большинству безразлично. Но для меня это не просто груда железа.

По образованию я баллистик — специалист, который занимается исследованием тел, находящихся под действием силы тяжести. Работа в этой области — чистое программирование, то, что нельзя потрогать. Но я хотел «пощупать» полученную специальность, решил заняться железом и устроился на закрытое предприятие. Там работал знакомый моих родителей, меня свели с начальником подразделения, сперва взяли на стажировку, а потом — на полную ставку.

Именно на нашем заводе разрабатывали предков «Бука» (зенитный ракетный комплекс. — Прим. ред.), одну из зенитных ракет первого поколения. Она во время войны с Югославией сбила американский самолёт-невидимку. Советские системы тогда не были рассчитаны на высокие американские технологии: на фоне земли у самолёта есть тепловой шлейф, а головка советской ракеты — тепловая по наведению, поэтому наша ракета вышла на след и шарахнула. Так американцы потеряли свой единственный самолёт, в который вложили миллионы. Сейчас у нас на заводе делают так называемые «кастрюли» — цилиндры и корпуса военной техники. Я контролирую процесс, но часто и сам что-то собираю с отвёрткой в руках. Работа мне нравится. Сейчас в оборонку вливают очень много денег, и зарплаты у нас неплохие. Средний возраст сотрудников — либо 25, либо уже за 60. Середины нет: люди, которые должны были прийти на смену старшему поколению, учились в 1990-е, а тогда было не до оборонного сектора. Теперь опыта у таких кадров нет.

У меня есть хобби: я постоянно читаю прессу — иностранную и нашу, сравниваю и делаю свои выводы. Из российских СМИ люблю «Медузу» и «Газету.ру». Пропаганде я не верю. Путин — хитрый человек, он одной рукой подставляет, второй — чистит. Но он президент и обладает неприкосновенностью, его нельзя посадить. В целом я привык к тому, что в России вечно что-то не так.

Несмотря на то что я технарь и не очень хорошо понимаю искусство, мне нравится ходить на выставки. Я бываю на «Винзаводе», хотя он, конечно, авангарден — это как читать интересные книги на иностранном языке, который плохо знаешь. Люблю параллельно общаться с гуманитариями, которые разбираются в искусстве. От них можно получить готовый осадок знания, выверенный и понятный.

Современную литературу я не читаю: считаю, что всё должно проверяться временем. Правда, к сожалению, многое великое уже потеряло актуальность. Недавно перечитывал «Золотого телёнка», и этот специфичный юмор 1930-х годов уже местами непонятен. Есть что-то вечное, такое как «Пилите, Шура, пилите», но такого немного.

Люблю артхаусное кино, но слабо знаю киноязык. Времени не хватает, а так хочется начать почитывать специальную литературу: того же Лотмана (Юрий Лотман — советский литературовед. — Прим. ред.) и Базена (Андре Базен — французский кинокритик. — Прим. ред.). У меня была подруга, которая училась во ВГИКе и водила меня на закрытые и премьерные показы. Полюбил «Небо над Берлином» и «Меланхолию», а вот «Левиафан» мне не понравился — всё слишком концентрированно. Очень легко взять всё самое плохое и сгустить краски в одном фильме, в жизни так не бывает.

Кстати, я часто готовлю и люблю смотреть телеканал «Еда». Мне нравится Джейми Оливер (английский повар, ресторатор и телеведущий. — Прим. ред.), он харизматичный, всегда очень весело ведёт, но, к сожалению, те продукты, которые есть в его супермаркете в Британии, отсутствуют в моём супермаркете в Москве. Я за ЗОЖ: не курю и не пью, не ем белый хлеб и другие высокоуглеводные продукты. Здоровое питание в идеале должно быть в порядке вещей, чтобы в конце концов не пришлось сидеть на сложных диетах с тяжёлыми проблемами со здоровьем. Считаю, что еда на ходу и фастфуд — это часть опасного образа жизни, который наше общество переняло бездумно. В то же время я не безумный фанат ЗОЖа, перегибы в этой области я считаю психическим отклонением.

В одежде я непритязателен, но предпочитаю покупать дорогие вещи на долгое время. Например, у меня есть любимая куртка Ferrari, купленная в Италии по цене поездки туда.

Я люблю посиделки за разговором с хорошей музыкой в Hard Rock Cafe или «16 тоннах». От случая к случаю бываю на «Стрелке», часто катаюсь на велике в том районе. Я люблю олдскул из 1980-х, у меня ретробайк «Спутник» 1982 года, модернизированный для городской езды. Его было несложно починить: все запчасти продаются в Сокольниках.

Сейчас у нас на предприятии большая текучка кадров: деньги, конечно, вливаются, но не доливаются (не доходят до сотрудников. — Прим. ред.). Рабочий коллектив мне очень нравится, все коллеги — мои друзья. С одним из них мы ходили и на первую «Болотку», и на митинг 6 мая. У меня есть подписка на телеканал «Дождь», а ещё я был наблюдателем на президентских выборах. Мы тогда требовали от избирательной комиссии следовать букве закона, а нас называли предателями родины. Когда я пришёл домой и увидел, что Путин пускает слезу (Владимир Путин плакал на митинге на Манежной площади после выборов в 2012 году. Его пресс-секретарь Дмитрий Песков объяснил это холодным ветром на улице. — Прим. ред.), я просто выпал в осадок. В тот момент появилось чувство ненависти к нему, пришлось даже немного выпить.

Мне нравится музыка и фестивали, я часто хожу на концерты, снимаю там фоторепортажи для разных сайтов. Фестиваль Kubana стал для меня традицией. В последний раз он был за границей, но мы с друзьями всё бросили и поехали — люблю куда-то срываться. Прошлые выходные, например, провёл в Питере.

Я, кстати, крещёный и верующий, но не в то, что мне в детстве рассказывали. К церквям отношусь как к памятникам архитектуры. Я как-то пришёл святить кулич, увидел пьяного попа и с тех пор не считаю этих людей приближёнными к чему-то вечному и светлому. Но мне бы хотелось верить в то, что после смерти есть что-то ещё. Неужели не воздастся тем, кто здесь дрянь творил?

Я окончил факультет ракетно-космической техники в Бауманке по специальности «металлорежущий инструмент». Работаю на Роскосмос на заводе «Энергия», пишу программу для фрезерного оборудования — в общем, то, как машина должна обрабатывать деталь. После этого на станок ставится заготовка, и мы прогоняем эту программу — в этот момент я работаю руками. Самый крутой момент — это когда деталь снимают со станка и ты видишь, какая она красивая. Если оборудование новое, поверхность прямо блестит. Приятно видеть результат своего труда, подержать его в руках. На задание мне обычно отводят месяц, за это время нужно сделать необходимую деталь (или несколько). Я должен продумать технологию её изготовления и решить вопросы с конструкторами, проектирующими саму деталь. Сейчас у нас строят новый корабль, поэтому все детали тоже надо проектировать новые.

Работы сейчас много, и обещают ещё больше. Бывает, остаёмся сверхурочно, руководство это поощряет. Мы выполняем не только внутренние заказы: именно на нашем предприятии делали спутник для Египта, а большую часть заказов присылают, как ни странно, из Америки.

В свободное время я занимаюсь спортом и хожу на концерты. Люблю Noize MC, в последнее время порадовал Нейромонах Феофан. Я читаю много фантастики и фэнтези. С друзьями мы постоянно ходим в «Музеон» и парк Горького, на выставки в Artplay. Однажды я попробовал модную тему — прыгнуть с моста,  а теперь планирую прыжок с парашютом.

Сразу было трудно бросить свою интеллектуальную деятельность. Я начал искать вакансии. На дядю работать — это, конечно, хорошо, но, пока я ходил по мастерским, понял, что в дядях мне многое не нравится. Сейчас у нас с коллегами своя кузница. Она не совсем классическая: мы производим решётки, ограды, заборы, но также активно занимаемся исторической реконструкцией. Мы стараемся делать всё так, как в Скандинавии и на Руси в IX–X веках, ведь с тех пор кузнечное дело особенно не изменилось. Вообще, металлом нужно болеть, кузнецы  люди относительно асоциальные. Никому не хочется рассказывать секреты мастерства, если сам понял, дошёл, как надо сделать изделие, то этот секрет не хочется отдавать тому, кто борзо спрашивает, как же я так сделал. На сегодняшний день я занимаюсь кузнечным делом больше пяти лет.

В свободное время я часто бываю на Artplay, люблю общаться там с людьми. Когда-то я пытался разобраться в слове «хипстер» — вроде как это человек, который не следует моде. Сейчас это движение уже превратилось в мейнстрим, и я перестал им интересоваться. Я не ношу очки без диоптрий. Ещё я смотрю сериалы: «Клинику», «Шерлока», «Игру престолов». В наушниках и динамиках у меня Led Zeppelin и AC/DC. Одежду покупаю в Lacoste.

Телевизор я не люблю, умею читать новостные ленты между строк. Я же политолог по образованию: я знаю, что происходит в мире, но не вижу смысла вникать в это ради того, чтобы поддерживать беседы на уровне кухонных разговоров. Мне всё равно, в каком государстве мы живём и что происходит вокруг. Государство нужно, чтобы обеспечивать целостность границ, чтобы люди получали пенсии и образование. В целом я благодарен своей стране за возможность заниматься тем, что мне нравится. Хотя своим делом я могу заниматься где угодно, даже в лесу.

ФОТОГРАФИИ: Яся Фогельгардт