Она

Она делала прорези на собственной одежде, в ожидании того, что однажды на ее лопатках вырастут крылья. От нее исходил удивительный запах: аромат сломанных кукол, бельевых прищепок и перебродившего кваса. Когда она становилась пьяной, то брала изоленту и обматывала ею все сигареты из пачки красного цвета. Ей почему-то казалось, что так она выглядит более женственно.

Она любила прислушиваться к звукам. Больше всего ей нравился шелест первого поцелуя, разряженных батареек и шепота звезд в ночном небе. Услышав эти звуки, она начинала шевелить пальцами на ногах.

По ночам она включала проигрыватель. С магнитной ленты доносился скрип несмазанных петель и песнь ржавой велосипедной цепи. Преодолевая накопившуюся за день усталость от безделья, она вальсировала по комнате: от немытого окна до холодной кирпичной стенки, на которой жили старинные часы. Это даже был не танец, а скорее — стих. Я хотел бы стать паркетом, чтобы ощутить на себе ту легкость и рифму, с которой ей давался весь этот разноцветный пляс.

Ее ежедневный завтрак, состоявший из табачного дыма, газетных заголовков и воспоминаний о свежих, ночных снах, был вкусным и питательным, как клей на почтовой марке. После, она предпочитала полежать на подоконнике, задирая бесстыжие ноги высоко вверх. Лежа — ей лучше мечталось. Она желала иметь полушубок из панциря розового краба, хлебные карточки и игрушечную железную дорогу. Серое оконное стекло всегда предсказывало тоску. Грусть была ее любимым временем года, настроением, собеседником.

Ей было тесно и одиноко в этом мире.

От страшной болезни она умирала в муках. Сырая земля, белые вороны, грязь на лопате, скрип велосипедной цепи…. Капли дождя отбивали многоточия.