Сумка из парусины, а вместо чернил сажа

Зина Мошечкова – 6 лет
Сейчас – пенсионерка Зинаида Николаевна Минакова, 79 лет

Зинаида Николаевна Минакова: «На улице в Даниловке висело радио, где из уст Левитана люди узнавали о том, что творится на фронте. Так и узнали о Победе. Это был солнечный день. Все радовались, пели песни и ждали своих солдат домой…». Фото: Вадим Аминов, «ВК»

В нашей семье было только два ребенка – я и брат, который был младше меня на два года. К родителям мы относились с уважением, даже обращались на вы. Когда началась война, родителям моим было по 27 лет. Папу Николая Иосифовича Мошечкова сразу забрали на фронт. И уже 23 сентября 1941-го он погиб в лесах Кировского района Ленинградской области.

Мы жили в Казахстане в Акмолинской области в руднике Даниловка. Тут уже тогда была десятилетка-школа, пятилетка-школа для казахов, больница, почта, казенные дома, телефонная станция, магазин, детский сад и висело черное круглое радио. Отец был радиотехником, и жили мы при радиостанции. У папы было несколько кабинетов, где он постоянно сидел в наушниках.

Когда папа получил повестку, мама плакала. Отец ее успокаивал, говорил, чтобы она не переживала, что мы всех победим, а он вернется. Перед уходом дал наказ беречь детей. Мама до войны нигде не работала. Но, когда она началась, устроилась на телефонную станцию телефонисткой. И мы переехали жить туда. Когда отец погиб, наша жизнь стала тяжелее. В 1942 году мама устроилась на работу на шахту. И снова нас ждал переезд. Новым домом стал шахтерский барак. Конечно, позже стали строить уже свой домик. Делали его из пластов лесного дерна. А когда я была уже в старших классах, то строили дом побольше из глины, перемешанной с сеном…

Самым тяжелым было даже не время войны, а первые годы после нее. Особенно 1947 год. Тогда мама сошлась с мужчиной, который пришел с фронта, но официально брак они так и не зарегистрировали. Он работал на шахте главным энергетиком. Было очень тяжело с продуктами. Но тогда людям разрешалось иметь одного поросенка и своих кур. Если скотину зарезали – мясо нужно было отдать государству. Яйца, молоко, сметану, масло – также. В то время людям выдавали боны и купоны, на одни можно было взять продукты, на другие – промтовары. Отоваривали людей не каждый месяц. Например, кусок сахара, размером с голову, давали на полгода, литра три растительного масла – также.

Чего не хватало в военные годы? Конечно, хлеба. Спасались как могли. В сезон дождей и снега, после сбора урожая, остатки на полях собирать не разрешалось. Если увидят, поймают – посадят на 5-10 лет. Женщины, и моя мама в том числе, одевали несколько брюк и внутрь тех, что ближе к телу, прятали колоски. В карманах ведь основных штанов найдут, а туда не полезут искать.

Ездил казах на лошади по всей степи и контролировал, чтобы люди ничего не собирали на полях. Но мама иногда при себе имела пачку чая. И когда к ней подъезжал казах с проверкой, она ему отдавала этот чай, а он, в свою очередь, никого не трогал и уезжал. Дома у нас были жернова, на которых мы с братом молотили принесенные мамой колоски. Из того, что получалось, варилась каша. Хлеб стряпать не получалось. Его мы брали по карточкам – по 350 граммов на человека. Пункт выдачи находился от нас в двух с половиной километрах. Маленькая булочка хлеба была сырой, непропеченной и от нее еще что-нибудь умудрялись отрезать, если вдруг вес окажется больше, чем положено. Карточки хлебные, бывало, теряли, а бывало, их просто крали у нас. Такая утеря означала, что мы будем без хлеба месяц сидеть. Спасало то, что дома была своя корова.

Кушали летом, что природа дала – семечки, морковку, солодку, заваривали травяные чаи. Даже коноплю ели, и никакой наркомании не было. Очень любили молодые березовые веточки. С них счищали кожицу и клали их на муравейник. Через какое-то время стряхивали муравьев и потом посасывали уже кисленькие веточки.

Когда мама уходила работать, все по дому и хозяйству было на наших с братом плечах. Поили скотину, пололи огород, варили картошку, воду из колодца приносили, поливали рассаду. А мама у нас была очень трудолюбивая. Она не жалела сил, старалась нас одеть, обуть, прокормить. Как одевались мы? Мама из всего, что можно, шила. Она хоть и не была религиозным человеком, но каждый год мне ситцевое платье на Пасху шила. Остатки ткани увозила и продавала в соседнем городе. На вырученные деньги покупала хлеб.

Школьная сумка была пошита из парусины, мама на ней даже зайца вышила. Тетрадей, бумаги не было. А учиться как-то нужно. От отца оставались книги по радиотехнике, в которых оказалось очень много схем. И эти листочки, на которых было мало печатного текста, стали самыми ценными для нас. Мы писали на них. Вместо ручки использовали палочку, к которой привязывалось перышко. Из сажи делали чернила. Самой черной была березовая. Ее мама кипятком разводила и наливала в непроливашки…

Во время войны к нам в Даниловку привезли немцев с Повольжья и ингушей с Кавказа. Немцев переселяли к нам, опасаясь того, что они окажутся предателями. Но они были обычными людьми. С переселенцами жили дружно, хоть и ингуши у нас воровали с огородов. Никто за это их не ругал, все понимали, что они голодные и у них нет ничего.

…Знаю, как умер папа. Он отправился в армию с другом дядей Колей. Их забросили с радиостанцией в ленинградские леса. Дядя Коля пошел в поселок за продуктами, а папа остался в лесу. По возвращении папин друг увидел столб земли – село бомбили. Когда он оказался в лесу, то увидел, что от папы моего и радиостанции остались лишь останки. Дядя Коля вернулся с войны и рассказал нам, как папа погиб. Но мама продолжала верить в то, что он жив. Верила она в это даже, когда сошлась с моим отчимом. Она мысленно ждала его все время.