Вместо дров – навоз, вместо еды – щавель и мерзлая картошка

Витя Сироткин – 3 года
Сейчас – Виктор Федорович Сироткин, 76 лет

В Краснотурьинск Виктор Федорович приехал в 1955 году, здесь жили его двоюродные братья. По словам мужчины, его заинтересовали и возможность обучиться какой-нибудь профессии, да и выбор работ в городе гораздо больше, чем в селе. Виктор Федорович в Краснотурьинске получил профессию слесаря – тогда говорили, что это очень перспективная работа. Фото: Вадим Аминов, «ВК»

Я жил в Ульяновской области Сурского района в селе Барашево. У меня были мама и бабушка. В военные годы мужчин в селе практически не осталось, все отправились воевать, поэтому вся работа лежала на женских плечах.

Мама почти круглосуточно работала, а на бабушке лежала ответственность за домашнее хозяйство. Одежды нормальной не было. Бегал летом, в основном, босиком, хотя были у меня и свои сандалии, и лапти. В лесу за пять километров росли липы, с них кожицу сдирали, из которой плелись лапти. Занимались их изготовлением старики в деревне. Многие ходить не могли, и для них это было единственное занятие.

Садиков тогда не было. Дети предоставлены сами себе. Каких-то специальных игр, которые сейчас можно купить в магазинах, не было. Мы все время были на улице. Собирались с ребятами, садились куда-нибудь возле стога сена, каждый что-нибудь с собой принесет – кто морковки, кто зелени. Потом это между собой делили и ели. Одной из любимых забав была игра «Муха»: вбивали колышек в землю, из небольшой деревяшки делали муху, которую вешали на кол, отходили на десять метров и палками сбивали ее. Человек, который водит игру, должен поставить муху и поймать тех, кто кидал палки в нее.

В те времена у нас не было никаких удобрений и техники. С каждого дома собирали золу, которую потом женщины высыпали на поля. Простенький трактор появился только после войны. У нашей семьи был огород – 40 соток. Там мы выращивали, в основном, картошку. Работали лопатой, а пахали на себе. Была деревянная соха, за которую один человек вставал сзади, а пятеро спереди. На пахоту таким образом уходил целый день. Лошадки, быки были в колхозе, но их на работу в личных хозяйствах не давали. Я в колхозе начал работать уже после войны, в шестом классе – мужчины косят сено вручную, а мы, дети, переворачиваем. Хорошо было тогда то, что на всех работников колхоза варили еду, и нам, пацанам, тоже доставалось.

В домах во всех было печное отопление, дров почти не было. И мы вместо них использовали коровий навоз. Собирали его, сушили, а потом – в печь. И он прекрасно горел. Конечно, было очень голодно. Мы рвали и кушали щавель, собирали мерзлую картошку, ведь урожая не хватало на пропитание. Очень выручало то, что у нас была своя корова. Я даже не знаю, когда спала моя бабушка. В шесть утра встанешь, а у нее уже все приготовлено, а когда спать ложился – она была еще на ногах.
Я не помню такого времени, когда бы жить в селе стало проще, возможно, к тому времени я уже уехал оттуда. С каждого двора в обязательном порядке надо было сдать 100 яиц, сколько-то литров молока. И если кур или коров нет – это уже твои проблемы…

У нас в селе и радио-то не было. Помню, что об окончании войны мы узнали, когда нам из соседнего села позвонили и сообщили. Обо всех таких громких событиях нам сообщал председатель села лично. Собирал всех, сам вставал в центре на стул и рассказывал. Победы в войне мы не отмечали. Хотя в целом некоторые даты праздновали. Например, в конце сентября-начале октября после сбора урожая у нас был праздник. Тогда водка была дорогая, а денег за работу в колхозе не платили, там специальные отметки ставили. Наши женщины, кто покрепче был, брали один-два пуда ржи и отправлялись в мордовское село, которое от нас находилось в шести километрах. За один пуд давали три литра самогонки. Иногда от колхоза направляли в то село лошадь, груженую рожью и хлебом, и назад привозили уже литров 50 самогона. У нас село было большое – пять улиц. И на праздник в честь сбора урожая на каждой улице собирался народ, вытаскивал столы, доставал гармошку и праздновал. Если было холодно, то точно так же собирались у кого-нибудь в избе.

Папу своего не помню. Он у меня есть только на фотографиях. На войну он отправился добровольцем, хотя брать его туда не должны были, он был кем-то вроде снабженца товарами. И на войне его тоже кем-то вроде кладовщика сделали, но ему там не понравилось, и он попросился на передовую. Погиб папа в 1942 году. Он с товарищем в окопе сидел, отдыхал, а туда снаряд попал, и почти всех убило. Когда прислали похоронку, мама плакала, плакала и бабушка, а я нет, я не понимал…