Гнилая картошка на ужин и одно платье на троих

Валентина Гутовская – 3 года.
Сейчас – пенсионерка Валентина Ивановна Андреева, 76 лет.

Валентина Ивановна Андреева: «Весной, когда подтаивали тропинки, мы босиком ходили, ведь обуви-то не было. А у старших, работающих, сестер вместо обуви были деревянные колодки». Фото: Вадим Аминов, «ВК»

Когда началась война, моим родителям – Ивану Михайловичу и Екатерине Васильевне Гутовским – было по 31 году. Папа ушел на войну сразу. У него была «броня», благодаря которой его не должны были брать на фронт. Но он был добровольцем: писал заявление в военкомат, чтобы его взяли. И его взяли, но потом вернули. Он второй раз написал – не взяли. Забрали после третьего заявления. Он был пехотинцем, прошел всю войну, а погиб 8 марта 1945 года в одной деревушке под Берлином…

Помню, как он уходил на войну. Он подошел ко мне и младшему брату Николаю, поцеловал нас и сказал, чтобы мы помогали маме и слушались ее. С войны постоянно писал нам письма, в каждом из них говорил, что мы скоро встретимся, война близится к завершению… А потом прислали похоронку. Когда об этом сообщили нашей семье, мама и старшие сестры закричали, заплакали, а мы, младшие, сидели и просто глазами хлопали. Все понимали, что мы остались одни, ни с чем и папа никогда уже не вернется…

…Нас в семье было сначала девять детей. Но уже в военные годы осталось семеро. Жили в Казахстане в Семипалатинской области в поселке Доубой, откуда переехали в Курчум. Двое старших детей работали в полях на хлебоуборке, еще одна сестра трудилась на ферме дояркой, другая была задействована в выращивании клубники, а мама работала в охране ночью. Старшие чем могли, тем помогали маме. За свои трудовые дни получали какие-то продукты. Мы, трое самых младших, в основном, всегда были дома, поэтому на нас лежала ответственность за ведение домашнего хозяйства, заботы об огороде.

Но, несмотря на то, что все работали, еды все равно было мало. Летом мы рвали малину и другие ягоды, дикий лук, чеснок, которые росли в поселке. Осенью собирали колоски, лебеду и прочие травы, мерзлую картошку, оставшуюся на полях. Картошка эта хоть и была плоха, но в пищу все равно использовалась. Мама ее перемалывала и лепешки стряпала. Ели мы и солодку – вот она была не только полезной, но и вкусной. Бывало, прибегали к старшей сестре на ферму, она нас молоком поила. Пыталась наша семья заводить скотину. Были поросята и теленочек, которого маме как многодетной дали на работе. На них была вся надежда. Но их украли, а другой возможности завести скот не было.

Весной, когда подтаивали тропинки, мы босиком ходили, ведь обуви-то не было. А у старших, работающих, сестер вместо обуви были деревянные колодки. Они их к ногам приматывали.

Когда пришло время мне идти в школу, нормальной одежды все еще не было. Кто-то, кто был побогаче, нам отдавал свое старье, которое уже не носили. Эта одежда, как и валенки, была одна на всех. Один приходил с учебы, снимал ее, следом надевал следующий, кому в школу идти пора. Сумка моя школьная – через плечо – была сшита из льняных мешков.

Карандашей, тетрадей, а тем более ручек тоже не было. Вместо этого мы писали угольками, камушками и мелками, если где-то найдем. В качестве бумаги использовали старые газеты. Чуть позже спасло нас от нищеты то, что мама пряла, покупала шерсть и потом вязала нам чулки, кофты, юбки. Еще выручало то, что мы сажали табак, его потом собирали, продавали и на вырученные деньги покупали какую-то еду.

В то тяжелое время праздники люди почти не отмечали. Разве что ставили брагу, и в праздничный день все взрослые ее по кружечке выпивали. Больше ничего не было.

После войны, спустя какое-то время уже старшие сестры вышли замуж, а мы, младшие, все с мамой жили. Когда мне исполнилось 18 лет, я вышла замуж. Моя семья не смогла собрать мне приданого… Мой супруг работал, на заработанные деньги он купил кровать, матрас и все необходимое для дома. Так мы и жили на съемной квартире. Потом уехали в поселок Белая Гора недалеко от района поселка Асу-Булака, год прожили в Огневке и затем уже перебрались на Урал.